Призвание* * *
- А я, Пётр Филиппыч, может призвание своё нашла. Вот сегодня именно, пять часов назад. Когда дверь заблокировалась...
- Катя, ептвоюмать, какое призвание? У нас холодильник потёк, товар пропадает, недостача за сегодня нереальная будет! Какое, на хрен, призвание, Катя?
- Настоящее, Пётр Филиппович! То, для которого я, быть может, родилась!
Пётр Филиппыч приподнял очки и посмотрел на Катю, как на опоздавшего на год почтальона. Он только что вошёл в свой магазин, увидел у рефрижератора лужу, посчитал про себя убыток от размороженной рыбы и креветок. Даже если заморозить их заново, уже не то. Но главное - из пакетов ушла водой ледяная глазурь, а с нею утекли и деньги. Потом влага попала в обогреватель - ему, по ходу, тоже каюк. Ну и так, по мелочи: картошка на полу намокла и туалетная бумага стала похожа на китайские фонарики для бедных.
- Какое на х-й призвание? - автоматически, не вникая, повторил он.
Катя набрала в лёгкие воздух и выпалила:
- Я, Пётр Филиппович, ухожу от вас. Увольняюсь. Теперь буду ногами на снегу картины рисовать.
В прозвучавшей фразе странны были стразу три составляющие: рисовать ногами, рисовать на снегу и Катя рисует. Все перечисленные словосочетания были абсурдны. Поэтому владелец магазина "Счастье есть" Пётр Животенко отложил в сторону фомку, которой он открывал дверь, и внимательно посмотрел на своего продавца. Так внимательно, как не смотрел на неё уже пять лет. С того самого момента, как Екатерина Пупс благополучно прошла у него собеседование и протянула свою трудовую книжку.
... Вдруг Пётр понял, что за последние годы Катя сильно изменилась: она раздалась вширь, болтавшаяся раньше красная куртка стала обтягивающей и оранжевой; модное когда-то корневое мелирование волос сползло на самые кончики; лицо стало мятым и печальным, а смешливые губы поплыли вниз. Пётр Филиппович попытался посчитать, сколько же Кате лет, вышло - почти сорок.
- Ты шутишь? Денег мало тебе? Понимаю, кризис, потерпи. Сейчас январь пройдёт, народ проснётся, начнёт отовариваться. Ну ты сама знаешь, не первый год замужем, - как-то неуверенно вздохнул он.
- Не первый, - согласилась Катя. - Но я не пошутила. От вас ухожу и буду снежным художником.
- Ты е-ба-ну-лась, Катя? - разозлился Филиппыч. Отношения у них были прекрасные, так что в ответ на матерное слово продавец и бровью не повела.
- Нет! - спокойно ответила. - Я недавно по телевизору программу видела. Про путешествия. Там парень у одной американки, не помню как её там... Короче, он у неё заказал картину на песке. Она ходила по берегу океана с граблями какими-то и рисовала, рисовала. Красиво получилось, но несложно. Орнамент какой-то. А потом такая, отошла от своей картины и говорит: "Вот ваш заказ, от души, эта картина принесёт счастье. С вас штука долларов..."
- За что? - не понял Пётр Филиппыч.
- За красивую картину на песке, на берегу океана, - пожала плечами Катя. - Её можно сфотографировать потом. На память.
- И он дал штуку баксов? - рассвирепел потерявший на креветках владелец ИП.
- А чего ему? За него телевидение платит. Дал, конечно. И вот я решила, что тоже так хочу. Рисовать на снегу, дарить людям радость и получать деньги.
Филиппыч сел на стул, скривился и, не обращая внимания на плакат с перечёркнутой сигаретой, роликами и собакой, закурил.
- Ты смеешься надо мной, Катя... Но этот разговор двух идиотов я поддержу. Вот, допустим, Америка. У них там денег - хоть жопой жуй! Печатная машина устаёт работать. Они могут не только картину на песке купить, они даже из фекалий человеческих крем делать научились! Людям надо деньги оприходовать. Они их и суют во все щели - не тебе же их выслать, понятное дело. Но мы-то где живём, Катя? В России! Хуже того - в Ростове! Тут ни снега, ни денег, ни ценителей! Вон - метро двадцать лет построить не могут! А ты тут со своими картинами на снегу...
- Так я и не говорю, что я в Ростове картины эти рисовать буду. Я в Сибирь, Филиппыч, уеду. Или больше того, на полярную станцию!
- Всё, понял! Это прикол! У тебя в кармане диктофон работает, ты меня пишешь, а вечером будешь своим показывать. Семья соберётся за ужином и давай ржать: ха-ха-ха, какой-типа Филиппыч кусок тупого идиота!
Он ещё раз посмотрел на Катю, на её простое, ровное лицо, и вдруг заметил, что она светится. Светится изнутри, как Мадонна Рафаэля или как женщины в телевизоре после омолаживающего крема с жемчужной крошкой.
- Ты гонишь! - сказал он тихо.
- Нет. Всё решено, - улыбнулась Катя той улыбкой, какой умеют улыбаться только тронутые идеями. - Я уговорю мужа, мы заберём сына, выберем на карте снежное место и каждый день я буду рисовать...
- Как ты до этого дошла? - всадил окурок в кусок расплывшегося палтуса Филиппыч.
- Пока ждала вас. Вот здесь, под дверью, пока вы в пробке на въезде в Ростов стояли, стала ходить туда-сюда. Смотрю, вроде как индийский бог получается на снегу. Как его? Шило? Шина?
- Шива, - подсказал Филиппыч.
- Ну да, он. Руки его. С них началось. Они же, как лапки у жука. Рисую. Вас нет и нет. Вытоптала туловище, потом голову. Потом мелкая работа пошла - волосы, глаза, губы. Палочек наломала. Ночью же дождь, потом снег. Палочки острые сегодня, хорошо ломаются. Ну вот пошла-пошла. Так за часа три нарисовала целое кино индийское. Люди стали останавливаться - видят красоту, наступить не могут. Жалко им. Потому что понимают - искусство. Один вы прошли по моей работе. После этого я и решила - ухожу.
- Из-за того, что не заметил? Катя! Да у меня тут дверь не работает, холодильник течёт, того гляди, крыша поднимется! Какие картины на снегу?! Ты в своем уме?
- Я вас не осуждаю, сочувствую даже. Но в тот момент, когда вы своими следами перечеркнули мою работу, я перечеркнула нашу с вами. Честно говоря, никогда мне эти обсчёты и обвешивания не нравились, это постоянное одиночество и приёмка товара. Особенно хлеба - Витя с золотым зубом достал. Игорёк с молочкой тоже. Видеть их больше не могу!
Филиппыч выпрямил себя, отодвинул от стула - ему казалось, что все эти движения делает не он. Кто-то внутри исполнял то, что положено. А он только сидел в теле и ждал, какой ещё судьба подбросит ему сюрприз. Так же, управляемый кем-то ирреальным, он подошёл к только что отпёртой двери, распахнул её, насколько возможно, и вышел на порог.
Перед ним простиралось поле - белое поле микрорайона Чкаловский. До рощи метров триста, до остановки - пятьсот. Где-то там, то тротуару бежали люди. А вот здесь, вот прям здесь - у порога его железного ларька - собрались индийские боги. Они вздымали руки к солнцу, шевелили нарядными головами, трясли тонкими браслетами и пели о счастье. Пели безмолвно, но Петр Животенко почему-то слышал их голоса. И громче всех слышался ему голос бога, похожего на слона. Его хобот растоптали неаккуратные торопливые следы Филиппыча. Бог ревел и требовал отмщения.
Пётр поёжился, достал свежую сигарету. Закурил, а потом обернулся к Кате. Она стояла рядом и всё так же блаженно улыбалась, глядя на обиженного слона-Ганешу.
- Ты тогда помоги мне в магазине убраться и доработай эту неделю, пока я другую девочку найду. А потом поезжай. Хоть на Байкал, хоть на Северный полюс, - закашлялся он. - Только это... Шли мне фотки оттуда, что ли... И ещё - поправь, как ты там этого с хоботом лепила, слоновьего бога. И фотку меня с ним сделай. На память. Мало ли чего. А то будешь там на Севере свои картины продавать по штуке зелёных, а я тут вот он - первый клиент! Я тебе за фотку эту пятихатку к зарплате накину. Чтобы память, чтобы не за просто так...
Катя с пониманием кивнула, Ганеша издал довольный рык, а Филиппыч подавился дымом. Товара в тот день испортилось всего на 540 рублей.
Светлана Ломакина